Решу, в конце концов, и напишу. А что напишу – какая разница? Главное, чтобы угадать и попасть в мишень. То есть в советского читателя. Время еще есть, надо «Неда» добивать. Летом решу, какой серией продолжу.

* * *

В апреле я, как и обещал, поехал с Аносовым на стрелковые соревнования (их перенесли с 20 марта). Никаких особых происшествий не случилось – мы с его командой жили в гостинице на краю города, питались в столовой поблизости, ну и соответственно стреляли на соревнованиях. Честно сказать, мне было трудно – когда-то из меня буквально вытравляли спортивную стойку, вбитую в голову, казалось, до самой моей смерти. Вытянутая рука, левая за спину или в карман, выцеливаешь и… бах! Мишень-то никуда не убежит! И точно в тебя не пальнет! И вот если бы я так стрелял на войне – тут бы мне и конец пришел.

Меня учили стрелять интуитивно, практически не целясь. Поднял руку – бах! Или даже НЕ поднял. Прямо от пояса, как ковбои. Точность теряется, но на кой черт мне точность попадания в «десятку», если я стреляю по корпусу? Ну или в голову… Попал я в переносицу или в глаз – какая разница «мишени»? А тут… да еще и на предельные для «марголина» расстояния… Да и пистолеты совсем другие, не стандартные с конвейера: на стволе грузы-компенсаторы, рукоять самодельная ортопедическая – это тебе не рифленая рукоять стандартного пистолета.

В общем, с этими пистолетами кучность у меня упала. Я все равно попадал в силуэт, но не так, как обычно, – хуже. Зацеливался, нервничал, дергал за спуск. Вмешался Аносов: смотрел он, смотрел на мои мытарства и приказал:

– Хватит страдать ерундой! Стреляй так, как тебе удобнее! Поднял – выстрелил, и нечего зацеливаться! Только двумя руками, как ты любишь, – не надо. Слишком уж вызывающе… привлекает внимание. От пояса палить тоже не надо – ковбойство, засмеют. И опять же – засветишься. А вот быстрый подъем и сразу выстрел – это нормально. Руководствуйся интуицией, как тебя учили.

Ну я и руководствовался. Третье место занял. Норматив кандидата в мастера спорта. Ну да, не первое место, но на кой черт мне первое? Да и третье-то за счастье! Там сотня народу была, кроме меня!

Домой возвращались на том же самом пазике, автобус был выделен каким-то предприятием, и водитель жил с нами вместе в гостинице. Впрочем, жизнью это назвать было трудно: с утра он нажирался, в обед просыпался, чтобы перекусить и снова нажраться, – и так до вечера. Ну вот что за жизнь такая? Как так можно? И что хорошего в том, что ты валяешься бесчувственной тушей и не реагируешь на раздражители вроде пощечин и пинков?

Пришлось этого горе-водилу лишить всех денег накануне нашего отъезда (чтобы на спиртное не тратил) – я забрал у него бумажник, а когда мужик попытался на меня пьяно наехать, типа: «Кули по карманам лазишь?! Я щас тебе…» – слегка его глушанул, крепко врезав под дых. Мужик заблевал весь пол, что тоже способствовало скорому протрезвлению – вместе с блевотиной вышли и остатки яда, именуемого «Столичная особая».

Вот же и не боится человек ехать с похмелья! А если остановят, проверят на алкоголь? С похмелья же! Отберут права – чем будешь зарабатывать, придурок?! Подсобником на стройку пойдешь?

Впрочем, в этом времени гаишники так, как у нас, не свирепствовали и смотрели на похмельных водил сквозь пальцы – если те не сильно борзели. А если и борзели – всегда была возможность откупиться. За редким исключением, конечно, и только подтверждающим правила.

В двухтысячных, по-моему, поставили памятник одному гаишнику, который вообще не брал взятки и строго соблюдал закон. Легендарный гаишник. Однажды, рассказывают, он оштрафовал за нарушение ПДД своего тестя. Но такой один на тысячи стандартных «гайцев».

Добрались до дома нормально, без всяких там приключений. Ребята в команде подобрались хорошие – веселые, большинству двадцать пять – тридцать лет, не больше. Ехали, рассказывали всякие истории, анекдоты, смеялись. Только водила был хмурым и смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Но мстить боялся – по понятным причинам.

Я в команде был самым старшим. Аносов объяснил парням и девчонкам, что я военный в отставке и что он попросил меня закрыть брешь в упражнении на двадцать пять метров из пистолета. Они все в основном были винтовочниками. Потому, видимо, Аносов и не настаивал, чтобы я выступил с винтовкой – своих «бойцов» хватает. А между прочим – зря. Я бы им показал, как стреляет снайпер спецназа…

Двадцать пятого апреля позвонил Махров и пригласил в Москву. Снова вагон СВ (уже привычка!), снова брякающая в граненом стакане РЖД ложечка, снова сосед, в этот раз какой-то научный сотрудник, отправляющийся в командировку. Но, слава богу, этот попутчик оказался молчаливым, и за все время мы перебросились хорошо если десятком фраз.

В этот раз я пошел ужинать в ресторан. Обожаю есть в вагоне-ресторане! Сидишь, а за окном пролетают столбы, перелески, забытые богом и людьми полустанки… степь и леса, степь и леса… Родина моя! Так и хочется запеть: «Поле… русское по-о-оле-е!» Жалко, что мне медведь на ухо наступил, а то я бы еще и певцом стал. И берегись тогда эстрада – с моей-то абсолютной памятью! Кстати, а почему бы и нет? Певцом мне не стать, а вот «сочинять» тексты и музыку к песням – это запросто. Главное – знать нотную грамоту. А мне ее выучить – раз плюнуть.

Но это когда-нибудь. Если надоест писательствовать. А пока мне и писательства хватает выше крыши. Вот чего мне не хватает – это самого простенького компьютера. И принтера. Как меня достали эти пишущие машинки! Эти копирки, которые едва оставляют след на бумаге! Приходится постоянно нанимать машинисток и печатать несколько экземпляров романа.

Я вез заключительные книги серии «Нед», над которыми крепко поработал. Пришлось даже слегка переписать окончание последней книги, что, впрочем, не заняло слишком много времени – лишних пара недель, и готово. Опять же – был бы компьютер, все это я сделал бы гораздо быстрее.

А еще я вез Махрову первую книгу серии «Лекарь». Вот над ней пришлось работать упорно и крепко. Слишком уж она пропитана эротизмом, и даже очень откровенным эротизмом. А еще нужно было изменить начало книги, убрав все, что могло бы навести на недоуменные вопросы. То есть любые упоминания о России двухтысячных годов.

Махров заказал мне номер в гостинице Россия – снова за счет издательства, и с поезда я отправился в свой номер. Знакомая, рутинная процедура оформления заезда, и вот я, уже освеженный в душе, причесанный, побритый и политый «Шипром», шагаю по весенней Москве, помахивая кожаным портфелем. Хорошо! И жизнь хороша, и жить хорошо!

Метро встретило меня гулом голосов, шумом прибывающих поездов и особым запахом, который есть, наверное, только в московском метро. Я не могу передать ощущения от этого запаха, это просто невозможно. Но тот, кто хоть раз его ощутил, больше не забудет. Как и не забудет красоту московских станций метрополитена. Кто-то скажет, что это излишество, что на функциональность метрополитена красота облицовки и медные статуи не влияют, но как же приятно находиться в этой красоте, а не в дурацкой нью-йоркской подземке, грязной, разрисованной дурацкими граффити, воняющей мочой и блевотиной! Мы привыкаем к хорошему и считаем, что все это нормально и так оно везде. А ведь не везде! Совсем не везде.